Завод по выпуску кальцинированной соды построят в Жамбылской области

Yildirim Group – крупнейший турецкий холдинг, работающий в полусотне стран на четырёх континентах в сфере морских контейнерных перевозок, горнорудной, химической и электроэнергетической отраслях. Владельцы компании, братья Юксель, Мехмет и Али Риза Йылдырым, входят в топ-100 самых богатых людей Турции по версии Forbes. В Казахстане Yildirim Group стала крупным иностранным инвестором в 2013, приобретя за $260 млн у российского «Мечела» хромовые рудники «Восход» с заводом по производству хромового концентрата в Актюбинской области. Теперь компания намерена инвестировать сюда более $1 млрд, в частности, построить в Жамбылской области завод по выпуску кальцинированной соды стоимостью на первом этапе более $300 млн. Полгода назад президент и генеральный директор холдинга Роберт Юксель Йылдырым презентовал проект Нурсултану Назарбаеву.

Бизнесмен рассказал Forbes Kazakhstan, почему его холдинг решил расширять инвестиции в нашу страну, и поделился своим видением местного инвестиционного климата.

F: Господин Йылдырым, для начала вопрос, не имеющий отношения к бизнесу: почему Роберт?

– Этот вопрос имеет отношение к бизнесу (улыбается). Я турок, мусульманин, и родители меня назвали Юксель. Но после получения докторской степени по машиностроению в Университете Орегон в США я решил поработать там какое-то время, набраться инженерного опыта. В то время, в 1988, иностранным студентам было нелегко получить работу в Америке. В моем резюме было написано Юксель Йылдырым, и первое, о чём спрашивали на собеседовании, было: «Вы гражданин?». Я отвечал: «Нет» – «У вас есть грин-карта?» – «Нет». После этого со мной никто не хотел продолжать разговор. Между тем мои сокурсники из Китая и Индии легко получали приглашения на работу.

Я поинтересовался, как они решили проблему, и выяснилось, что каждый взял себе английское имя – Роджер, Майкл, Джордж и так далее. Тогда я тоже решил выбрать себе английское имя, но подошёл к вопросу системно. Пошел в библиотеку университета и изучил электронный путеводитель по Кремниевой долине. Просмотрел советы директоров разных компаний и увидел, что там много Робертов. Решил, что это самое подходящее имя, потому что успешное, и зарегистрировал на него все свои документы: права, страховую карточку. Почти сразу получил приглашение на работу – с этим именем меня не спрашивали ни о гражданстве, ни о грин-карте.

Я проработал в США пять лет, затем вернулся работать в семейном бизнесе и снова стал Юкселем. Но потом начал ездить в Россию, развивать там торговый бизнес. Русские забывали моё имя, когда выпивали водки. Поэтому я снова стал называться Робертом. Так что продолжаю использовать это имя за пределами Турции – оно открыло мне много дверей.

F: В 2013 вы купили бизнес «Мечела» в Казахстане. Были ли у вас до этого какие-то связи с нашей страной?

– С 2000 по 2004 я работал с «Казвторчерметом». Финансировал покупку скрапа (металлический лом, пригодный для переплавки. – F), отправлял его в украинский Бердянск и оттуда продавал в Турцию. Были и небольшие сделки по покупке угля.

В 2013 я принял участие в тендере группы «Мечел», мы купили хромовые активы, в которые входили не только предприятия в Хромтау, но и Тихвинский ферросплавный завод около Санкт-Петербурга, за $425 млн. Компания, которую мы приобрели, не была успешной и нуждалась в больших изменениях. Мы избавились от всего российского менеджмента и австралийских консультантов и набрали казахстанцев. Сейчас там только два турка и 1000 граждан Казахстана. Мы пресекли коррупцию, уволив всех, кто был в ней замешан. Нынешний коллектив делает очень хорошую работу.

F: В Казахстане хромовый бизнес считается монополией Евразийской группы, в которую входят Александр Машкевич, Алиджан Ибрагимов(№5 рейтинга богатейших бизнесменов Forbes Kazakhstan, $2,3 млрд – F)и Патох Шодиев. Как складываются ваши отношения? Например, вы собираетесь расширять геологоразведку – не возникает конфликта интересов с ERG?

– Интересный вопрос. Я в хромовом бизнесе с 2004, то есть в Казахстан я приехал, имея 10-летний опыт. Да, тогда мы были маленькой компанией, примерно 20-й в мире по хрому, в то время как Евразийская группа была №1. Какая могла быть с ними конкуренция? Мы просто работали в одном секторе. Лишь после покупки шведской Vargon Alloys мы оказались «на радаре». Конечно, если смотреть со стороны, это было рискованным вложением – явиться в Казахстан и конкурировать с первой в мире компанией отрасли. Но я конструктивный, а не деструктивный конкурент – мы пришли зарабатывать, а не «убивать» цены. ERG это поняли. И мы помогли отрасли, имиджу Казахстана, потому что в то время у страны был не лучший имидж – никто извне не заходил в горнодобывающий сектор. Многие были удивлены: «Конкурировать с Машкевичем, Ибрагимовым и Шодиевым – как вы выживете? Государство у них в партнёрах». Но мы отвечали, что собираемся не конкурировать, а вес­ти бизнес. Мы взяли существующий бизнес и сделали его лучше, создали рабочие места, стали зарабатывать и платить налоги.

В нашей категории мы налогоплательщик №1 в Казахстане последние три года. Мы очень чисто работаем, поэтому министр инвестиций, министр экономики, премьер – все хорошо к нам относятся. С Машкевичем мы стали хорошими друзьями, общаемся. Цель обеих компаний – поднять хромовую индустрию Казахстана и сделать её успешной. Сейчас мы в мировом хромовом ренкинге уже четвёртые. №1 – Glencore, №2 – ERG Kazchrome, №3 – южноафриканский Samancor Chrome, который тоже на 54% принадлежит «евразийцам».

Я хочу оставаться на этом уровне или расти дальше.

F: Сейчас цена хрома растет. За счёт чего?

– В 2009 году хромовый рынок обвалился, так же как и другие сырьевые рынки. В следующие четыре-пять лет был этап выживания, и в 2014 наконец началась консолидация. Мы купили активы «Мечела». В Южной Африке многие хромовые компании обанкротились, большинство из них приобрел Samancor. Сейчас они с Glencore почти на одном уровне – производят каждый по 2 млн тонн феррохрома. В северной части мира ERG Kazchrome и мы – два крупных игрока. Консолидация помогла ценам стабилизироваться и подняться. Последние два-три года спрос на феррохром высок – люди понимают, что надо платить правильные цены за хороший продукт. До этого производители демпинговали, чтобы только обеспечить приток кеша, но теперь, испытав трудности, поняли, что такая конкуренция никому не на руку. Цены приблизились к уровню 2009.

F: Когда вы окупите свои инвестиции в Хромтау?

– В этом году. Это было очень успешной инвестицией. Поэтому я и сказал президенту Назарбаеву (встреча состоялась в декабре 2017 года), что хочу наращивать свой бизнес здесь. Меня финансируют ЕБРР, IFC, Unicredit, ING, Credit Suisse, турецкие банки.

В 2018 Yildirim Group намерена сфокусироваться на Казахстане. У нас есть много проектов, которые мы планируем начать, и в течение следующих двух-трех лет инвестировать сюда более $1 млрд,в основном в горнодобывающую отрасль. Некоторые лицензии покупаем у частных компаний, некоторые – у государства. Хотим создать СП с «Казгеологией» для разведки полиметаллических месторождений.

F: Президенту вы презентовали завод по производству кальцинированной соды в Жамбылской области?

– Да, и это настоящий «гринфилд» (новый. – F) проект. Сейчас вся кальцинированная сода в Казахстане импортируется, 400 тыс. тонн в год, в основном из России, и платят за неё долларами. Наши инвестиции создадут рабочие места и полностью заместят импорт. Это беспроигрышный проект. На первом этапе мы собираемся потратить около $300 млн, потом, когда закроем потребности внут­реннего рынка, начнём расширять завод, чтобы дойти до производства 1 млн тонн в год в следующие два этапа. То есть это будет экспортное производство. Срок окупаемости, по нашим подсчётам, – семь лет.

F: Какие экспортные рынки вы видите для казахстанской соды?

– Китай. Мы также можем через Чёрное море экспортировать её на мировой рынок. Слышали, что есть ещё один проект по кальцинированной соде в Кызылординской области – китайской компании, но наш, как мне кажется, реалистичнее.

Мы рассматриваем аналогичную возможность в Узбекистане. Там есть заводы кальцинированной соды, но они плохо работают. Ведём переговоры с узбекским правительством, чтобы взять их на себя, восстановить и объединиться вместе с казахстанскими инвестициями для создания региональной содовой промышленности для Центральной Азии и экспорта. Мы видим, что потребление растёт. Для промышленных и потребительских целей вам нужна сода разной плотности, тем более что вы решили развивать стекольную промышленность.

F: В Узбекистан вы тоже заходите?

– Сейчас подписали проект с правительством, построим им солнечную и ветряную станции общей мощностью 100 МВт. В апреле я посетил Узбекистан в составе делегации президента Эрдогана и подписал два проекта. Второй – по реабилитации аэропорта Ташкента. Пообещал нашему президенту помочь Узбекистану в создании свободного рынка и росте.

F: На каком этапе сейчас содовый проект?

– Через месяц завершим с лицензиями, после этого подготовим ТЭО для банковского финансирования. Во второй половине года проведём некоторые исследования, чтобы определить доказанные запасы, и к концу года начнём строительство. Полагаем, что в 2020–2021 уже начнём производство.

F: Раз вы решили расширить свои инвестиции в Казахстане, значит, вашей компании комфортно здесь. Почему же у нас, несмотря на огромное ресурсное богатство, не выстраивается очередь из других инвесторов?

– За четыре года присутствия здесь мы набрались опыта и поняли, как работать с вашим правительством, местными властями, выстроили отношения. Моя группа представлена почти в 50 странах мира. Казахстан – трудное место, но мы культурно близки, наши правительства работают вместе, мы понимаем друг друга. Мы приносим наши ноу-хау, обучаем людей и поддерживаем местные сообщества, сотрудничаем с международными банками развития и поддерживаем их философию в этом плане.

Чего моя команда ждёт от Казахстана? Прежде всего – верховенства закона. Закон должен быть справедливым. Многообещающим выглядит создание новых арбитражных судов, основанных на английском праве, как в Дубае. Поэтому мы ждём, что Казахстан станет более комфортным для иностранных инвесторов. Это необходимо вам и очень важно для нас.

Второе – уважение к капиталу. Я привожу сюда деньги и хочу быть уверен, что они всегда в безопасности, что их никто не отнимет. Если вы докажете это, деньги будут легко заходить в страну.

Инфраструктура в Казахстане улучшается, здесь хорошая рабочая сила, это вещи, которые тоже нужны инвестору. А вот от налоговой системы хотелось бы большей дифференциации. Процентные ставки растут, стоимость капитала для нас увеличивается, мы должны иметь возможность вернуть кредит. Нам нужны стимулы, они очень важны для «гринфилд»-проектов. Мы не должны платить налоги на импорт, а также некоторые, связанные с трудом. Нужна специальная цена на энергию и некоторые другие вещи для привлечения прямых иностранных инвестиций.

Трамп сократил корпоративный налог с 36 до 22%, и Америка неожиданно стала привлекательным местом для иностранных инвестиций. У них есть инфраструктура, у них есть деньги, закон, труд – всё. Другие следуют их примеру. Теперь вы конкурируете с такими странами. Поэтому Казахстан должен думать и действовать быстрее, чтобы получать деньги. Их не очень много, и люди выбирают, куда инвестировать. Если Казахстан создаст привлекательные условия и обеспечит безопасность для инвесторов, то они будут распространять на международном рынке информацию о том, что это хорошая страна с дружелюбным правительством.

Я ожидаю приглашения от Нурсултана Назарбаева, он обещал ещё раз со мной встретиться. Хочу объяснить ему своё видение. Мы не должны сражаться – мы в одной лодке. Мы здесь не только для наших сотрудников, но и для Казахстана. Нам нужна коммуникация, надо сидеть за одним столом и обсуждать, как сделать Казахстан лучшим местом для инвестиций.

F: Но у нас ведь есть программы, по которым иностранные инвесторы получают различные преференции, в частности освобождение от КПН на 10 лет?

– Есть, но это не предлагается сразу, когда вы приходите. Вы спрашиваете, и они говорят «да». Кроме того, необходимо особое отношение к проектам национального интереса. Как, например, наша сода – здесь её никогда не производили. Некоторые страны для таких проектов предоставляют часть финансирования на возвратной основе.

Так что дело не только в налоговых стимулах. Вы видите небоскрёбы Астаны – компании их построили, получили деньги и уехали. А то, что строю я, всегда будет приносить стране деньги, в этом разница между нами. Казахстану нужно больше бизнесов в сфере добычи, металлов, природных ресурсов, которые создают рабочие места и остаются на 30, 50, 100 лет инвестиций. Собственник может измениться, но компания остаётся здесь.

Мы узнали от «Казахинвеста», что являемся турецким инвестором №1 в Казахстане – здесь их много, но мы самые крупные.

F: Вы – крупнейшая логистическая компания, не интересует ли вас казахстанский участок Шёлкового пути?

– Мы – морские перевозчики, а у вас, к сожалению, нет моря, кроме Каспийского. Мы присматриваемся к Актау, можем построить там сухой терминал, как в Хоргосе, но пока ничего не обсуждали. Логистическая сторона не горит, мы не видим ажиотажа. Но я вижу ажиотаж в металлах и добыче. В этом случае вы не импортируете, а только экспортируете и зарабатываете. Казахстану следует подумать о том, как повысить добавленную стоимость, преобразовывать минералы в готовые или частично готовые продукты. Это большие инвестиции, но они возможны. Вот почему вам нужны хорошие стимулы, хорошие условия для осуществления этих инвестиций.